|
Не моё )
В
детстве я так хотела быть солдатом, что однажды, когда мы с папой были
на рыбалке, я надела себе на голову цинковое ведро и для верности
закрепила под подбородком ручкой. Ну, типа я такой вот солдат в красивой
новой каске. Правда, я ни хрена не видела, кроме своих сандалий, и
ведро очень неприятно давило на уши, но я все равно была страшно
довольна своей выдумкой. И металлически-гулко спросила у папы,
закидывающего донки, возьмут ли меня теперь в армию. Папа некоторое
время молчал, а потом сказал плохое слово, означающее, что рыбалке
пришел конец, и стал стаскивать с меня ведро. Тогда-то я и испытала на
себе все тяготы военной жизни: ведро жутко врезалось ручкой мне в
подбородок, когда папа тянул его вверх, то натягивалось на голову и
сжимало мой глупый детский череп при попытках вытащить ручку.
Папа припомнил мне не так давно засунутые в нос вишневые косточки, когда
я хотела быть похожей на Муслима Магомаева, и сказал еще одно плохое
слово. Тогда он мне грозился отрезать нос, а сейчас — всю голову сразу.
Потому что все равно с такой дурной головой, с натугой говорил папа,
стараясь разделить нас с ведром, мне нормальной жизни не будет. Мою
голову, папину рыбалку и советскую армию спас проезжающий мимо
автомобиль с пассатижами в багажнике.
Папа разогнул ими одно крепление ведерной ручки и освободил своего
дурацкого отпрыска. А потом долго ржал. А вечером рассказал об этом
случае дяденьке, который мне тогда жутко нравился. И, наверное, именно
поэтому у нас с тем дяденькой так любви и не вышло.
С возрастом моя тяга к металлическим предметам не уменьшилась, а мозгов
не прибавилось. Уж не помню, когда там в школе делают первую
флюорографию, но предполагается, что голова уже должна быть и даже
иногда работать. Тогда я еще не знала о существовании гинекологов,
поэтому флюорографии боялась страшно, просто жутко. И поэтому соображала
еще хуже, чем обычно. Зайдя в кабинет на негнущихся ножках, я увидела
ужасного вида конструкцию, состоящую из двух панелей выше меня ростом,
между которыми натянута какая-то ржавая унитазная цепь. Типа, входить
между панелями запрещено, пока врач цепь не снимет. Ну конечно, а то
набегут без спросу, наделают себе снимков и убегут…
Короче, впустила меня тетенька-врач наконец-то внутрь шайтан-агрегата,
рассказала, к чему каким местом и как сильно прижиматься надо, и свалила
в другую комнату. А я одна, мне холодно и страшно. И вдруг — чу! Голос
свыше: Возьми цепь в рот.
Я решила не сопротивляться Голосу и покорно взяла в рот эту жуткую цепь,
которую неизвестно, сколько до меня народу брало в то же место. Цепь
была очень невкусная и очень холодная. Наверное, она служит каким-то
передатчиком рентгеновских волн> — подумала я, одновременно пытаясь
сообразить, надо ли брать в рот всю цепь целиком или можно ограничиться
небольшим ее фрагментом. Догадавшись, что раз цепь ржавая вся, то
совершенно очевидно, что придется заталкивать ее в себя до самого
колечка, я добросовестно запихала ее за щеку. Минут через 15, когда
тетенька-врач снова смогла говорить, она мне объяснила, что вообще-то
имела в виду серебряную цепочку с кулоном, висящую у меня на шее, но и
так тоже неплохо получилось. И сказала, что белой завистью завидует тому
гинекологу, к которому я приду на свой первый осмотр.
Когда я все это рассказала папе, он ответил, что еще после вишневых
косточек понял, что жить мне будет сложно, но интересно и нескучно. И
хотя я вот уже несколько лет как перестала надевать на голову и брать в
рот неподходящие предметы, пожаловаться на однообразие в своей жизни я и
правда не могу. Чего и вам желаю. |
